Виктор Ширали

«Вот уж три года, как мы расстаемся. Три года. Трижды на круги своя возвратиться успела природа. Трижды деревья цвели. Облетали прилетные птицы. Вот уж три года. А нам всё никак не проститься.

Грузное небо над нами грохочет удачей. Верхом проходят и звёзды и войны и встречи. Вот уж три года в прощальном прощении бьёмся. Где-то встречают и любят. А мы расстаёмся!»

— шансон, на крике, поутру, врубить на полную катушку, чужую страсть в упор прослушать кричи! иначе я умру.

Да, я давно желал о том, чтоб не слова, а только звуки, мелодия, как к горлу ком. Как к горлу руки.

Живу на музыку. Обрывками мелодий. Ну, знаете, привяжется с утра какая-нибудь... — Эта? — Эта вроде. Привяжется. И всё. Не отвязаться. — Какая, эта? — Эта вроде... — Это сердце... — Сегодня сердце у меня с утра...

Пе-ре-би-ра-я Ваши пальцы, ищу утерянный мотив... — Вы больно сделали! — Простите, — мне видно вовсе не найти. — Нет, продолжайте! — Ну зачем же? Я нот не ставил на листе. Казалось, что навек затвержен. — А может клавиши не те? А может клавиши не те... А может клавиши не те!

Был день без горя и забот. Под парусами в море вышли. И в поцелуи, словно в вишни. А косточки плюю за борт. О, день без горя и забот....

«Мне больше некого любить. Захлопнулся последний воздух. Прошли. Отгромыхали звёзды. И небо пусто...»

Земную жизнь почти до половины Пройдя, Дойдя, Войти? А если краем, Мимо?

Куда меня загонит свора лет, Какую мне Господь Готовит участь? Иудою висеть? Или в Христовых корчась?

А разом, милый (Был ему ответ).

Зла не обойти, Но злом пойдешь, Добром уже не кончишь. Зачем ты выбрал мя Для этой темной чаши?

— Иди! — Иду!

Хотя бы посвети.

Что-то мне, дружок, не по себе. Хворь какая-то елозит по нутру, И не пишется, а осень на дворе. А не пишется — и жизнь не ко двору.

Что-то мой инструмент захудал, Кроме смеха И не выжмешь ничего. То ли как младенчика заспал, То ли оттого что — ни кого...

Разве ты, моя флейтисточка, сумей, Пальчиком по дырочкам станцуй Что-нибудь такое Понежней И пожалобней, Особенно к концу.

Кроме музыки мне нечего уметь, Хоть и простенька мелодия моя, Но умел ее я выводить, Слез не пряча И Глагола не тая.

Брал меня Господь И подносил к губам, В раны мои Вкладывал персты И наигрывал, И Аз воздам Этой музыкою С Божьего Листа.

Меня напротив в поезде метро Сидела женщина С лицом о том, Что, слава богу, День окончен, Путь к дому долог, И можно ослабеть, Лицо разжать И задремать, рукой прикрыв глаза, И только Вздрагивать при объявленьи остановок. Бег поезд убыстрял на перегоне, Сидели мы, опущены в тепло, Недвижные в несущемся вагоне, Пространство беспрепятственно текло Сквозь наши отражения в стекле, Что бестелесны, словно наши души, И отражают нас, как воды сушу, — Расплывчато, Как радость на лице Уснувшей женщины.

Как ночь бела, Белей лица во тьме, Не видно губ, где распустился смех, Лишь розовое ушко светит сбоку, Затейливей, чем русское барокко. В неясном Петропавловском соборе Куранты бьют зарю, Ночь вытекает в море,

И золоченый ангел на шпицу Подносит солнце к влажному лицу.